Эпиграф

Явного ожидал от сумрачного неба,
От множества притязаний,
Сладких замыслов,
Которые так тешат малосильные души
Позже мне указали
На грамотные построения,
Игру живых и еще не усталых рук,
На принципы
Еще позже солнце иссушило образы,
Оставив мне обескровленную шершавую кору,

На срезе видения — капли блага,
Блага без имени

И спадала жара, остывала кожа,
Остывало дыхание
Прошли глубокие цветом игры
Остался тем же
Остался с зимой
Остался под небом

Луна

Не захочешь остановиться
как любовный лепет
как идеальное падение
чистый лист
крысы перебегают дорогу
пугаются бликов
на мокром асфальте
моих шагов
Луна
шепот

Не захочешь остановиться
будешь глотать пространство
взмахивать как рыба
руками-жабрами
оттолкнувшись от стены
идеальной боли
спрашивают, — что же
молчишь
Луна
шум

Не захочешь приблизиться
грудь металла
из грязи побед поднимаясь
дает приют крысам
таскающим рыбу и потроха
из мусорных баков
будешь неземной рыбой
блестящей на ночном асфальте
Луна
жертва

Не сможешь вернуться
наткнувшись на стену
идеальной боли —
подножье монумента
из лунного мусора
с другой стороны
заглоченного пространства
отец спросит — Луна?
нет
касание

Портрет

На черном небе молчание,
Черное небо — молчание,
Гордость, хула и разбег,
Разбег — дерзость отчаяния

Ждет запоздалых гостей
Ломкий храм из костей,
Облако заревом полито,
Оттуда нет новостей
В ткани нитью невидимой,
На обочине тенью невиданной,
На холсте — дерганой линией,
Ничто с тобой не сравнимо

А я держу свой разбег,
Бросаюсь кровью на снег,
Я стер уже линию рта
И смазал излучины век,
Засыпал русла морщин,
Топил ледники из седин,
Волос был упрямый поток —
Исчез с этой дивной картины

А небо молчало, чернело,
Луна играла на белом
Почти что холсте, лишь глаза
Смотрели спокойно и смело,
Но — стоп. И я падаю ниц,
Услышав проснувшихся птиц,
Я задал последний вопрос
И ждал, не вздымая ресниц

Но черное небо — молчание,
Вот бритва, о печаль моя —
Я вырезал скважины глаз
В холсте том, портрете начала,
К картине прильнул, будто к маске,
Лицом к сырой еще краске,
И глянул оттуда на мир,
Вот так родиться бы сказке,

Но его не было

Предел

Так предательством день чернел
Под обрезом снопа лучей,
И открылся во тьме предел,
Настоящий, живой, ничей.

Я знакомлюсь с актерами,
Я знаком с персонажами,
Познакомь меня с лицами,
Познакомь меня с каждым «я»,

Чтоб, вернувшись на место в зал,
Наблюдать дальше за игрой.
Пусть осколки прямых зеркал
Бросят свет от игры иной.

И гибельную сладость эстетства
Уронить на жирную землю,
И разве не святое наследство
Ускользает из пальцев
Тварью печальной,
И рядом кто-то
Вздохнул так привычно,
И блеск его панциря скрылся в траве
Бриллиантовой...
Но еще долго стоять так
И пить тишину,
Как всегда —
Ни слову не внемля.

Так из чаши корона брызг
Поднялась, и опала вновь,
Из углов огорченный визг:
«Там вода была, а не кровь...»

Что погибло на дне ее —
Злая шутка, привычный блеск?
Никогда, — значит все твое,
Никогда значит — до небес,

Значит, выгнуть дугой любовь,
Чашу пусть обовьет змея.
Никогда, значит, все твое,
Никогда, значит, это я...

А первая сигарета с полудня
Была одиннадцатой с утра,
И новый календарь абсолютов
Видится чем-то другим, инородным,
Даже внося удовольствие
В ткань пробужденья тем,
Что бессмыслен.
Схватит рука грудь перекрестка,
Вдруг обострив все желанья того, что
«Сегодня»,
Отсекая «вчера».

Снежная

Взгляд зверя из камня
Картой упал мотылек
Сны
Взвесил зерна в горсти
Отметив середину
Зимы

Телом знать движения холода
Дать ночи место у пропасти
Брать соли у каждого таинства
Пить

Живым сердцем
Кормишь мириад владык
Они пьяны, но сосредоточены,
Веселы и следят
За каждой линией
Твоего одиночества

Снежный вихрь кладет иероглифы
На ледяном поле каналов
Взвешиваю силы, открываю глаза
Навстречу

Мир — на волосы

Мир — на волосы,
По волосам, по локонам,
На волоски разделся,
Разбежался
По плечам
Сквозь пальцы,
Сплавляясь с кожей,
Отравляя

И я не пью нектара,
Никогда не пил,
Ладонями тени грел
И светились
Ползут, ожидают
Мира язвы
Взять
Окутать

И возьму линии,
Пучком, как волосы,
Вытяну деревьями,
Чтобы — вверх
Он отдаст без раздумий
Выдаст секреты
Белесый, терпкий
Колоссов терпит

Сонет

Как долго несем простые слова
К подножью финала, чтоб нить естества
Связать; и отбросить ненужную плеть,
Законченный круг уложить и отпеть;

И снова плести осторожную вязь.
Серебряной нити знакомая власть,
Тишины торжество, без сил суета.
А если не так, то опять пустота,

И шаг необычен, бессмыслен, жесток,
И чаша с настоенной жидкостью строк
Проливает во тьму, в остывающий сон

С кровавой каймою белесый мирок...
Но живи, пока выжженный чувствами стон
Не навьется, чужой, на запястья времен.

Зима Небо

Белый объем
Ты обжигаешь губы
Дыханием предела
Последней папиросой
Мы — больные пятна
На чистом зимнем теле
И снег черты смягчает
Потомков тьмы белесой

И седые монстры
Черных городов
Также зло и чутко
Стерегут остов
Лишь несмело дернут
В сторону следы
И исчезнут быстро
В гордости воды

Ветер вьет шелком
Облачным грудь
Я жду осколка
Ты все забудь